Я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты.
...по кускам и так соберу.
— Понимаешь, Курильщик, — говорит Сфинкс, глядя на Слепого. — Я считаю себя вправе говорить нашему дорогому вожаку нет, когда речь идет о Черном. И если ты спросишь меня, почему…
Курильщик ни о чем не спрашивает и не собирается спрашивать, прекрасно понимая, что Сфинкс обращается не к нему.
— Если ты спросишь, почему… Я отвечу, что однажды наш вожак сделал этот выбор за всех нас, а особенно за меня. Меня при этом не было. Меня вообще не было в Доме. Он вынудил меня жить в одной комнате с человеком, которого я не переношу, не спрашивая моего согласия. И я терплю его все эти годы, только потому, что мой вожак так пожелал. А теперь я, оказывается, еще должен его успокаивать, чтобы он, чуть что, не сбегал в Наружность проветриться. Тебе не кажется это несколько несправедливым, Курильщик?
Курильщик гадает, должен ли он изобразить согласие или сочувствие. О том же, вероятно, размышляют появившиеся во время обвинительной речи Сфинкса Горбач с Македонским. Один — посиневший от холода, второй — мокроволосый после душа.
Оба застыли в дверях, оценивая обстановку. Горбач незаметно стряхивает с волос растаявший снег.
— Так вот, — заключает Сфинкс. — По всем перечисленным причинам Черный меня не волнует. Пусть доскачет хоть до края земли и бежит дальше. Пусть не возвращается. Пусть делает все, что угодно. Это не мое дело.
<...>
— Неужели непонятно? — спрашивает Слепой. — Нам не нужен еще один Помпей. Пришлось держать его рядом. В любой другой стае он очень скоро стал бы вожаком. Ты это знаешь не хуже меня.
Сфинкс, удивленный, молчит. Впервые на его памяти Слепой дал какие-то объяснения своим поступкам. Но молчит он не только поэтому.
— И Волк? — спрашивает он наконец.
— Разумеется,— раздраженно отвечает Слепой. — Не делай вид, что для тебя это новость.
Выглядывающий из-за блокнота Курильщик видит, что для Сфинкса это новость. Да еще какая.
<...>
Выражение лица, с каким Сфинкс смотрит на Слепого, расшифровать сложно. То ли отвращение, то ли восторг.
— Тебе было тринадцать, — говорит он. — И ты уже тогда вычислил, кто из нас способен перебежать тебе дорогу через полдесятка лет?
— При чем здесь возраст? — искренне изумляется Слепой. — Тут или знаешь, или нет. (с)
Ну спасибо, теперь хотя бы понятно как так вышло, что Чёрный оказался среди Чумных дохляков, позже в Четвёртой. И я, пожалуй, соглашусь со Сфинксом, с его "то ли отвращение, то ли восторг". Только кроме "отвращения" мне следует подставить "жалость". Да, я тот человек, который умудряется жалеть Слепого, а теперь ещё больше.
И да:
Молочная от снега ночь уже не станет темнее. В ее перламутровом свете белые узоры инея на стекле приобретают неожиданную четкость, и Табаки начинает думать, что они с Лордом сидят, скорее, не на дереве, а под деревом. Под странным стеклянным деревом — две темные фигуры на фоне хрустальных ветвей. (с)
Мариам погладила мне моё кокоро.
А всё равно странно.