Я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты.
Недавняя страстная дискуссия в очередной раз загнала меня в угол под названием "тварь ли я бессовестная". Но пока пишется - пусть пишется. У каждого свой способ.
Название: Мы встретились в странный период моей жизни
Фандом: Суровый и беспощадный русрэп. А по фактупо факту и не русский, и не рэп.
Автор: Harmful angel
Размер: 4697 слов
Категория:должен был быть джен он сам пришёл слэш
Предупреждения:русрэп ООС, АУ, смерть основного персонажа, и это, "Не пиздите меня, пожалуйста" (с).
Рейтинг: PG-13
Саммари: Люди, которые встречаются нам в самые переломные, самые отчаянные и странные моменты жизни, либо покидают нас сразу же, как только пули перестают свистеть над головами, либо становятся ближе, чем кто-либо когда-то был.
Слово автора:последнее обожаю заполнять шапки - больше, чем писать фикло и трепаться в шапке, но это заметно Короче, мои тапки будут обоссаны Гришенькой, а моё лицо в ночи непосредственно самим Романом Николаевичем. Повторять незаменимую во всех ситуациях фразу Жени Баженова не буду, спасибо.
Я слишком много раз прослушала минусовку Репризы за последние дни, чтобы вы понимали.
Люди, которые встречаются нам в самые переломные, самые отчаянные и странные моменты жизни, либо покидают нас сразу же, едва только пули перестают свистеть над головами, либо становятся ближе, чем кто-либо когда-то был.
читать дальше
Они и правда знакомятся на дне рождении Макса Коржа, как будут шутить спустя годы. Конец ноября, накануне шёл снег, а нынче уже плюс — вполне достаточный для того, чтобы снег превратился в слякоть, но недостаточный для сухого асфальта.
Отмечают, конечно, не в Маке, но в забегаловке, мишленовских звёзд и не нюхавшей. В баре душно, накурено, Макс, видя состояние Олега, пытается его отвлечь, но всё время срывается на рассказ о своих охуительных планах снять клип на Небо.
В конце концов, Олег вываливается на улицу, как был, в футболке, хотя на вечерней улице уже холодно и ясное небо намекает на надвигающиеся заморозки.
Слушать о планах Макса сейчас не очень хочется — у самого Олега дела идут куда-то не то, что под гору — вглубь горы. С группой полнейший застой, куда двигаться дальше он не имеет понятия, планы о покорении публики валяются где-то в ноябрьской грязи — за последние несколько месяцев он не выдавил из себя ни строчки, хоть втыкай в бумагу часами.
А ещё Саша. Пожалуй, он не мог бы сказать, что звучит пиздецовее: что у него, кажется, больше нет группы, или что у него уже точно нет Саши.
Они встречались с десятого класса. Тогда, сентябрьским утром, когда оставшуюся после девятого выпускного кучку старшеклассников собрали вместе, они словно увидели друг друга впервые. Саша была той, чья вера в него казалась непоколебимой. Она смеялась и говорила, что когда-нибудь будет демонстративно вешаться ему на шею на глазах девчонок-фанаток.
— Эти сучки будут меня ненавидеть, — говорила она. — Они будут собираться в свои фанатские группки и писать в комментариях к нашим фотографиям, какое я чмо.
Олег смеялся тоже и целовал её. Он-то, дурак романтичный, думал, что она будет его опорой, той, кто подаёт патроны и вся прочая хуйня.
А вот хрен тебе, Олежа.
— Олег, — голос у Саши сонный. Конечно, уже за полночь, хорошие девочки (не те, кто встречается с неудачниками) в такое время уже давно спят в своих кроватках. — Олег, ты пьяный? Может тебе такси вызвать? Где ты? Слушай, уже поздно, давай ты пойдёшь домой, а я пойду спать?
Он боится, что услышит где-то на заднем плане мужской голос. Боится и одновременно хочет, чтобы тот, «удачник», выхватил у Саши трубку и…
— Олег. Прекращай, правда. Ты многого добьёшься, но не так.
— Да иди ты нахуй! — орёт Олег, забыв, что звонит сам. — Забудь, блядь, все мои номера, они для тебя больше недоступны!
Судя по гудкам, Саша бросила трубку ещё на первом «нахуй».
— С крыши дома.
Олег вздрагивает так, что чуть не роняет телефон в грязь. Сколько времени этот парень стоит рядом? Ещё один из Максовых гостей? Должно быть, недавно приехал, Олег не видел его в баре.
Парень облокачивается о заграждение, отделяющее территорию бара от улицы, и протягивает Олегу пачку Капитана Блэка.
— Не курю. А что там с крышей?
Незнакомец затягивается и улыбается.
— Ты тут орал про то, что недоступны кому-то там — девушке? — твои номера. На самом деле это всё хуйня. Завтра ты проспишься и снова станешь более чем доступен. Единственный способ действительно всё разорвать — вниз с крыши дома. Смерть — вообще отличный рецепт.
— От чего? — какой-то чёртов сюр.
Парень жмёт плечами.
— От всего. В первую очередь — от жизни. Жизнь — та ещё хуйня. Но вообще прыгать с крыши я бы не советовал.
Олегу отчего-то интересно.
— Почему?
Парень морщится.
— В итоге получается слишком хуёвая картинка. Я как-то, знаешь, хотел. Лет в семнадцать. Припёрся на крышу. Оттуда просто охуенный вид. Слияние урбана и дикой природы, которую ещё не успели сломать, истоптать и изгадить. Долго стоял на краю.
— И?
— И, как видишь, не прыгнул. Зассал. А потом посмотрел видос: очевидцы снимают, как мужик прыгает с десятого этажа. Звук при столкновении с землёй не очень мелодичный. А потом крупный план — вывернутые руки-ноги, голова набок. Хуёвая картинка, как художник говорю. На ютубе видосы есть и красивее, поверь мне.
— А ты художник?
— Чуть-чуть. И музыкант. Не чуть-чуть. Рома, — он протягивает Олегу руку. У него рука самого взаправдашнего музыканта — узкая кисть и длинные худые пальцы, сильно сжимающие Олеговы.
Олег ёжится — он-то не в кожанке, в футболке, и Рома это замечает.
— Пошли в тепло, — говорит он. — Всё хуйня, Олег. Всё пройдёт.
Домой Олег добирается под утро, совершенно трезвый. Сна ни в одном глазу — не до него, нужно записать, быстрее, пока пишется.
И камнем вниз, с крыши дома.
Не звони, уже недоступны мои номера.
Ты улыбнись, смочи горло колой; и сделай вид
Будто никто не умирал.
Я лечу быстро, но не быстрей, чем email.
Красиво, но на YouTube видосы есть красивей.
Рома тоже не спит и, судя по всему, даже не собирается. Берёт трубку со второго гудка и говорит, прежде чем Олег раскрывает рот.
— Слушай, есть тема.
Роме двадцать три, он всего на год старше Олега, но опыта в музыкальной индустрии у него куда как больше, а энтузиазма и стремления что-то делать через край. Примерно как родинок — не то чтобы Олег специально рассматривал. И татуировок — а вот тут да, было.
Дольше всего он залипает на рукаве.
— Трупы, плывущие по реке мёртвых, — поясняет Рома. — Недоделанный ещё. Вообще у меня низкий болевой порог — пока первую били, чуть не сдох.
— А дальше тогда на кой?
Рома скалится во все свои тридцать два.
— Умри, пытаясь!
В этом весь Рома. Он воплощает в себе всё то, чего так не хватает Олегу. В голове у него куча долбанутых тараканов, но столько же дельных мыслей; он хватается за любое дело, любую возможность цепко, словно пёс за добычу, и берёт всё, что посчитает нужным — остальное его не волнует. Для своих лет он, пожалуй, даже слишком циничный. Слишком взрослый.
Эти его татуировки — Олег завидует, у Олега пока что есть один только партак. Рома осматривает его и постановляет:
— Перебьём.
— А ты умеешь?
— Говно вопрос.
Есть что-то, чего ты не умеешь, хочется спросить Олегу. Партак они и впрямь перебивают, болевой порог у Олега тоже так себе, но он молчит, чувствует Ромины пальцы на коже и старается не вздрагивать.
Пожалуй, это первый и последний раз, когда прикосновения Ромы были для него чем-то необычным.
Рома имеет своё мнение относительно всего.
— Отращивай волосы, Олежек, — говорит он однажды. — Девчонки клюют на кудри. А из кого у нас, по-твоему, будет состоять аудитория? Из дембелей и старух?
Отращивай волосы. Не носи эти уродские рубашки, Бога ради, Олег, у меня вытекают глаза. Не мандражи так перед выходом на сцену — они пришли сюда ради тебя, а не ты ради них. Убери эту строчку, Олеж, хуйня полная.
Олег пишет трек за треком. Про свою девочку Сашу, с которой могло бы быть всё, но не случилось. Про её зелёные глаза — ох уж эти глаза, серо-зелёные, с мелкими крапинками, с тёмной каймой, зрачки расширяются от (и веществ тоже) возбуждения — сексуального ли, алкогольного или эйфорического.
Олег всё ещё боится признаться себе в том, что воспоминания о девочке Саше пылятся на антресолях уже давно.
У девочки Саши голубые глаза.
Они постепенно набирают популярность, у них появляются поклонники, Олег и впрямь отращивает волосы, и вроде как становится увереннее в разы — не из-за волос, конечно, от осознания того, что он всё делает не зря, что это и впрямь кому-то нужно, кому-то нравится.
От одобрения Ромы.
Девица — как там её зовут? Оля? Катя? Ира? Похуй, — что-то у него спрашивает, вроде бы просит автограф.
— Нет.
— Почему? — девчонка улыбается заискивающе, кажется, на что-то ещё надеясь.
— Ты с Ромой трахалась, у него и проси.
— Ааа…
Она смотрит на него непонимающе несколько секунд, бормочет: «Придурок!», потом выходит из комнаты, грохочет чем-то в ванной, в коридоре. Олег не собирается её провожать, Рома, судя по всему, тоже.
Он вытягивается на кровати и смотрит на Олега. Тот старательно пялится в телефон, чувствуя на себе чужой взгляд.
— И что это было?
— Какая-то тёлка?
— Похуй на тёлку. Что за всплески, Олеж? Ты ревнуешь что ли?
Он хрипло смеётся. Олег смеётся тоже. Поворачивает голову и медленно вытягивает руку с поднятым средним пальцем.
— Нахуй иди.
Девка на самом деле так себе. Ладно, девка как девка. Похуй вообще — первый раз что ли они делят баб? Или ему жалко чего-то (кого-то) для Ромы? А вот злость эта — непонятно на кого, то ли на девчонку, то ли на Рому, то ли на самого себя — это впервые.
Всё ту же злость он чувствует, когда видит, как Мирон разговаривает с Ромой, обнимает Рому на сцене, ржёт о чём-то ему в плечо. Вся его симпатия и, может даже, восхищение Мироном исчезает, как и не было. Этот пиздец внутри копится, копится и, в конце концов, выливается в «Нахуй Букин Машин!» со сцены и некрасивую сцену с девочкой, подосланной Мироном.
А потом Олег пишет дисс. Когда он показывает текст Роме и всматривается в его лицо, он впервые по-настоящему боится, что тот сейчас скажет, что он перегнул палку и свалит.
Но Рома только хмыкает:
— Царь Роман?
И спрашивает:
— Ты уверен? Эта машина может снести нас к хуям к обочине.
Олег уверен, если он не один. Рома пожимает плечами.
— Я-то всегда с тобой.
И Олег отправляет парт Порчи — и начинается ожидаемый пиздец. Они срутся в твиттере, срутся на ютубе: Олег записывает свою версию происходящего, Мирон свою. Олег решает не втягивать Рому и не упоминает его в своём видео. Мирон тоже молчит о Роме и его роли в этом дерьме, словно Англичанин и вовсе прокуковал всю заварушку на Мальдивах. Последний не вмешивается, наблюдая со стороны. Олег, впрочем, знает: если станет совсем херово — Рома вмешается. А пока он просто стоит за его спиной, словно серый кардинал, молчаливый, изредка фейспалмящий, вселяющий в Олега энергию и уверенность, которой хватило бы на парочку полководцев.
С Мироном после они так и не видятся. Порчи предпочитает встречаться с Ромой на нейтральной территории и без Олега в качестве бесплатного приложения, только Рудбой как-то вечером заявляется как к себе домой, проходит на кухню прямо в кроссовках, садится за стол, подпирает голову кулаком и поднимает глаза на Олега.
— Ну и нахуя.
Больше похоже на утверждение, нежели на вопрос. Олег ненавидит быть мышью, загнанной в угол.
— Что? — тянет он. — Мирон Яныч подослал? Сам ссытся прийти, только видосы пилит на полтора часа, да?
Рудбой смотрит на него как-то странно, словно вместо лица у Олега разверзлась дыра и Рудбой пытается заглянуть внутрь.
— Дурак ты, Олег, — в конце концов, постановляет Ваня. — Чего не хватало, блядь?.. Что, хайпануть на Мироне решил? Ну и зря.
В его словах нет угрозы, скорее какое-то сожаление. Для полной картины в дверях должен появиться сокрушённо цокающий языком Порчи со скрещенными на груди руками. Олегу надоел этот спектакль.
— Вали давай, Охра. Пиздуй к своему хозяину, самостоятельный монстр.
Рудбой усмехается, встаёт, как-то сразу заняв половину кухни, и кивает.
— Мирон вообще не знает, что я к тебе поехал. Я для себя хотел понять: нахуя? И, главное, когда ты вообще это придумал? Вот же только что бухали вдвоём. Белорусская экзистенциальная, блядь, тоска. И такая подстава.
Олег думает: последний раз он пил с Рудбоем месяца три назад. Нихуя ж у неебически занятых БЧС год за день идёт.
— А из твоего текста мы поняли только про петушилу и крысы бесхвостую, — говорит Рудбой уже у порога. Никак не угомонится. — Остальное — ебанина какая-то бессвязная.
Олег хлопает дверью. Мы! Вот хуй вам, у него тоже есть «мы».
Заспанный Рома выходит из комнаты, вскидывает руки, потягиваясь. Даже тут умудрился остаться Швейцарией, пусть и нечаянно.
И жизнь продолжается. От них отвернулось много человек, но появились и те, кто поддерживал. Скандал с БМ и впрямь подкинул их на волне хайпа, своим видео Мирон неосознанно привлёк к ним внимание даже тех, кто вовсе этого не хотел. Олегу это очень не нравится, но Рома смотрит на него как на идиота.
— Какой бы ни был — это хайп, Олежа. Всё хуйня, прорвёмся. Или умрём, пытаясь.
Пока что они живы.
У Ромки охуенно красивые руки — Олег каждый раз засматривается на то, как Англичанин держит микрофон. Ещё с самой первой встречи — залип и застрял в текстурах.
У Ромки, наверное, тысячи родинок. Он словно изрешечен множеством следов от пуль, не пролетевших мимо. Олег не раз видел Рому без одежды и да, родинки у него везде. Взгляд постоянно цепляется за россыпь на скуле и две на правом виске — крупную и маленькую. Крупная Ромке мешает, он хочет её сводить — она вечно цепляется за дужку очков, за воротники во время одевания.
Олег думает, что это нормально (правда же?) — время от времени (постоянно) залипать взглядом на своём бро. Нормально — ловить на себе его взгляд. Нормально — нарушать личные границы на раз, делить микрофон, сталкиваться пальцами, обниматься перед концертом так, словно это в последний раз, обниматься прямо на сцене, обниматься в гримёрке после, когда наступает дикий отходняк, когда они остаются наедине — ни ребят, ни штурмом берущих дверь гримёрки фанатов.
Нормально — целоваться на полу гостиной съёмной квартиры, сшибая локтем бутылку, вплетая пальцы в волосы. Нормально — выползать утром на залитую солнцем кухню, встречать его насмешливый, но тёплый взгляд и понимать, что всё действительно нормально.
Даже то, что не так уж и пьяны они были вечером.
После съёмок клипа они бродят по кладбищу, рассматривая надписи на памятниках. Уже стемнело и Олегу, подсвечивающему телефоном надгробия, не по себе. Роме наоборот всё нравится, он перешагивает оградки своими ходулями и сообщает Олегу, что словно вернулся в свою подростковую юность.
У одной из могил он задерживается чуть дольше, читает:
— Денисов Константин Львович. 1965–1993 гг. Эх, Константин Львович, что ж ты так не берёг себя в лихие девяностые? И как оно теперь, тут лежать? Мягко?
Олег не успевает даже ничего сказать, Рома приземляется на могилу и вытягивается в полный рост.
— Не очень, — сообщает он. — Сраный венок колет. Сфоткай меня.
— Иди ты нахуй, — Олег вроде как злится, но ему почему-то смешно, он боится заржать посреди тёмного кладбища, распугав отмечающих свой вечный выходной бомжей. Ну и в целом как-то неловко получится.
Рома поправляет выцветший — Константина Львовича явно давно никто не навещал — венок рядом с головой и закрывает глаза.
— Фоткай уже давай. Выложу в инсту, подпишу: «Роман Николаевич ищет однушку на очень долгий срок».
Звук затвора такой громкий.
Смерть привлекает Рому, и Рома, в свою очередь, привлекает Смерть — ещё бы старуха не откликнулась на такие явные провокации.
Они выходят из кафешки в одном из городов тура. Рома идёт впереди, рука на дверной ручке — как вдруг бредущий по обледенелому тротуару в полуметре от входа мужик коротко вскрикивает и падает.
Упавшая сосулька, сообщают им. Череп бедолаги превратился в тыкву, на которую наступили ногой. Пока Олег пытается заставить руки перестать трястись, а владелец кафешки лично разливает за свой счёт водку (Рома злится. «Не продаём алкоголь!») запертым в маленьком помещении посетителям, Рома стоит у прозрачных дверей и наблюдает, как тело погибшего упаковывают в мешок — как ощипанную тушку бройлера в полиэтилен, как труповозка уезжает, а дворник пытается замести грязным снегом следы происшедшего.
— В это раз не повезло, да? — Рома улыбается.
Он ещё и сфотографировать умудряется, когда только. Олег видит новый пост в инстаграме и сдерживает рвотные позывы. Машка Миногарова, невовремя решившая напомнить Роме про личку, явно с Олегом солидарна.
— Не печалься, зато теперь он свободен.
Свобода от жизни — главная и самая навязчивая его идея.
Нина ЛСП — человек редкой психической нестабильности даже по меркам Олега. Может ему и не стоило звонить ей — костёр лучше тушить, а не подбрасывать в него дровишки.
— Мне было так плохо без тебя, Олежка, — от волнения Нина говорит быстро, сбивчиво, он с трудом разбирает слова. — Хотелось умереть так сильно.
Рома тянет руку к трубке, но Олег ударяет его по запястью. Зная Рому, можно с одинаковой вероятностью предполагать как явление народу его таланта психолога в действии, так и какую-нибудь гадость. Олег не очень-то хочет быть причиной преждевременной гибели по уши влюблённой девчонки.
— Твой новый альбом просто супер.
«Это не мой альбом, Нина, это наш, с Ромкой», хочется сказать ему, но он только улыбается Роме. Тот пожимает плечами и кривляется, изображая задранный нос.
Вообще-то для них это не новость. Олег уже не раз ворчал, читая фанатские паблики и комментарии к записям на ютубе.
— Они там вообще в курсе, что в группе два человека?
Судя по всему, не очень. Олега это раздражает: как бы ни любил он с пафосом заявлять о себе, как о лице группы ЛСП, без Ромы ничего бы не было. Ни новых треков и альбомов, ни выступлений, ни Олега — такого, какой он есть сейчас.
Роме кажется похер на игнор со стороны фанатов.
— Хуйня, — говорит он. — Фанатская любовь — страшная штука. Бросали бы в меня бутылки от неземной любви, я бы бросал их обратно, попадал кому-нибудь в голову, кровь, слёзы, полиция…
— У тебя ебанутая фантазия.
— Это не фантазия, Олежек, это суровая реальность. Слава ведёт к уничтожению твоей личности.
Рома успешно самоуничтожался и без помощи фанов. Не лезь, говорил он, и это было единственное, во что он действительно не давал Олегу вмешиваться, и единственное его решение, которое Олег не поддерживал с обычным энтузиазмом.
«Кого на альбом позвал?» — очередные тупые вопросы в перископе, и действительно, кого же это он, блядь, мог позвать? Рома заходится кашлем, смеясь, сердечки летят по экрану, комментарии бегут так быстро, что они не успевают читать.
«Умрёшь через три дня» — не прямой эфир, а филиал Битвы экстрасенсов. Рома, разумеется, принимает на свой счёт, салютует экрану кружкой.
— Было бы неплохо. Ты что, крестишься? — и такое искреннее недоумение, как будто правда не понимает зачем, тупой дебил.
Иногда Олегу хочется его ударить.
За все, полные чёрного юмора, шутки, которые пугают Олега, за отношение к жизни и к смерти. За такое вот отношение к Олегу.
Они продолжают вджобывать, время летит, как и города, которые они посещают. В апреле Рома вновь уезжает на белой карете с красным крестом — он всегда выбирает время, когда они на пике, когда некогда укладываться в кроватку и обматываться трубками капельниц. Олег старается выглядеть как можно более равнодушным, сидя на краешке его кровати в мерзко-стерильной палате, несёт чушь, только бы не выдать того, как пиздецки он испугался.
Рома как всегда веселится — выглядит это в сочетании с его внешним видом жутковато. Вспоминает, как Игорь Лавров скинул его однажды со сцены — силушка молодецкая — и чуть не раскроил череп.
Попало Ромке, а голова болела у Олега — за него всегда болит голова.
Игорь словно подслушивает их разговор, или догадывается, кто был причиной его интенсивной икоты, потому что звонит сообщить охуительную новость: они наконец-то добрались до той ступени славы, когда уже можно садиться в кресло напротив — нет, не Юры Дудя, ещё рано, но Большого Русского Босса — самое то.
Олег правда не вмазывал перед съёмкой, так, выпил чуть-чуть, за Рому он не ручается, но если что, зуб готов дать.
— А я не понял: профессор вагиноведения и гей из Англии, кто тут кто?
Стас ржёт, как будто у него приступ эпилепсии, явно думает, что Олег под чем-то.
Рома смеётся под боком. Рома, как это часто бывает, говорит за него.
— Фит с Егором Кридом.
Жуя картофелинку, Олег ловит внимательный взгляд Игоря и бормочет:
— Жри, что дают, братан.
И опускает игрушечную пушку.
День невероятно жаркий, солнечный. Почему-то именно сегодня Олег вспоминает то ли вечер, то ли ночь в ноябре, когда всё шло под откос, но вдруг остановилось — и вновь затикало, уже в нужном отправлении.
Именно сегодня он понимает, что достиг пика своей успешности — не только в музыке, во всём. Буквально накануне они отыграли очередное выступление, Рома как и всегда бесоёбил, скакал по сцене, как чокнутый, как в последний раз, ловил движения Олега и синхронизировался с ним без слов, без взглядов, по наитию.
У Олега отличное настроение. Он ведёт трансу прямо на улице, не обращая внимания на прохожих, болтает с фанатами, отвечая на комментарии. Планы, планы, о да, планы грандиозные, самое время для их воплощения, когда как не сейчас, когда лето идёт на убыль.
Двадцать девятое июля.
Олег плохо помнит следующие две недели. Всё как в каком-то тумане, он даже сами похороны умудряется не запомнить — был ли он на них вообще или спал дома, выпив снотворного чуть больше нужного, но слишком мало для того, чтобы отъехать следом.
Они с Ильдаром снимают клип, отсматривая материал, Олег вдруг словно слышит:
— Сбрей эти усы, Олег. Время прыщавой юности давно прошло.
И сбривает. Усы и впрямь его не красили.
Он хочет написать пост о Роме, слова вертятся в голове, на языке. Он был частью меня, он стал частью меня. Но Олег не пишет ничего и не говорит ничего, только лайкает твит Глеба, тот, что о людях, которых уже нет сил вытаскивать из их ямы. Олег знает, о ком пишет Глеб. А тот, наверное, понимает его. Фанаты как всегда раздувают из лайка целую историю, строят версии, но почему-то даже не думают приложить твит к Роме. Олег думал, будет хуже. Но и фаны, и друзья, и журналисты, словно сговорившись, молчат и не напоминают.
От журналюг он этого совсем не ожидал.
И шоу продолжается. Олег кидает клич Дэну Хоуку — отличный парень, сколько они уже знакомы? Не вспомнить. Созванивается с Петей Клюевым — тот только рад впрячься и начать работать.
Новый коллектив работает слаженно, как будто вместе не первый день. Каждую песню Олег чувствует присутствие ребят за спиной. Только того, что он не один не чувствует. Голос срывается на тех самых песен. Голова то и дело поворачивается вправо, краем глаза улавливая мелькание белого полотенца.
Олег ловит на себе очередной встревоженный взгляд Дениса и улыбается ему. Всё окей.
Декабрьской ночью он на автомате проверяет страдающих бессонницей в ВК и чувствует, как в груди начинает больно колотиться, когда видит «онлайн» у знакомой аватарки. Пока он лихорадочно тычет мышкой — чёртова страница всё никак не подгружается — «онлайн» превращается в «был 3 минуты назад».
Сраная школота, вздумавшая поиграть в крутых взломщиков, развлекается на всю катушку. Олег сидит, прижав колени к груди, зажимая рот рукой — третий час ночи, стоит пощадить мирно спящих соседей.
Фаны умудряются пропустить такое событие, видимо, не смотрят на цифры в верхнем правом углу страницы. Денис и ребята тоже молчат, как и всегда, словно заботливые мамы-утки, словно от их слов Олег взвоет и развалится на части.
Может, так оно и есть.
После очередной развесёлой пьянки с Бендером, Олег просыпается практически без похмелья, понимая, что давно уже так хорошо себя не чувствовал. Отличное настроение улетучивается куда-то в слив раковины, вместе с зубной пастой, когда, листая контакты в поисках номера Дениса, он видит между «Пранкер» и «Рудбой» пустоту. Закрывает контакты, открывает вновь, лихорадочно листает, в надежде, что долбаный телефон просто заглючил и номер, подписанный как «Ромка» сейчас окажется на своём месте.
Но его нет, так же, как и смс и переписок в соцсетях. Олегу хочется сесть на пол и завыть: очевидно, вчера не всё было так хорошо, как казалось, и он сделал то, от чего часто приходилось себя удерживать под градусом — стёр все напоминания. У Олега отвратительная память на цифры, чтобы дать кому-то свой номер, приходится лезть в телефон, поэтому Ромкин контакт теперь уж точно исчез бесследно.
Нет его номера, нет дурацких смайлов и сообщений без единой запятой, пуст журнал вызовов — Олег вспоминает, что за все годы Рома ни разу не звонил ему, даже если связь прерывалась, никогда не перезванивал. Олега это ужасно бесило.
Рыдать над стёртым номером и переписками глупо, но не тогда, когда это одно из немногого оставшегося от человека. Олег столько раз заносил палец над знакомыми цифрами — смешно, но вдруг услышит, как летит сквозь пространство и время родной голос.
Теперь у него нет и этого.
Спустя пару недель, вваливаясь в квартиру поздним вечером, хватаясь за полку у двери, Олег замечает вдруг отсутствие на лакированной поверхности Роминых очков.
В шкафчике на кухне нет его кружки.
На балконе не стоит пепельница с окурками Капитана Блэка — у Олега всё (не хватает сил) не доходят руки её убрать.
В шкафу нет его вещей.
Олег перерывает все ящики, выкидывает оттуда всё, перебирает каждую вещичку — вдруг хоть сраный носок отыщется. Но нет ничего, никаких вещей Ромы в квартире, никаких следов, никаких напоминаний о том, что когда-то он жил здесь, пил чай из огромной кружки, смеялся, раскидывал по всей квартире свои кольца, отпинывал кроссовки к центру прихожей и вечно не убирал их на место, дымил в форточку, забывая её закрыть и вымораживая квартиру.
Приехавший на нечленораздельные обвинения в трубке, Денис своим взглядом и выражением лица бесит Олега ещё больше.
— Мне двадцать восемь лет, Дэн! Я могу прожить без мамочки и без твоей заботы, нахуя было это делать?
— Делать что? — Денис тянется к сигаретам, продолжая смотреть этим своим «я ничего не делал» взглядом.
— Убирать из квартиры его вещи! Только у тебя сейчас есть ключ, только ты мог такую хуйню натворить, на случай если вдруг я тут сижу и ночами рыдаю в обнимку с его плащом. Спасибо хоть очки оставил.
— Какие?
— Эти!
Чёрные очки с тёмно-фиолетовой оправой. Ромка купил их пару лет назад в Сочи и почему-то прикипел к ним всей душой. Олег забрал их себе после… После. И сейчас из всех Роминых вещей у него остались только они, да и то, потому что постоянно таскает с собой, даже зимой.
Денис затягивается и шумно выпускает дым.
— Это твои очки, Олег. С чего бы ради мне их у тебя забирать? С чего бы ради мне вообще что-то вывозить из твоей квартиры, Олеж? Ты под чем-то сейчас?
Олег опускается на табуретку и смотрит на огни за окном. На карниз падает свет из оконного — чисто, видимо, ветер сдул вечно лежащий там сигаретный пепел.
— Когда я их купил, Дэн? Очки.
Денис пожимает плечами и вновь затягивается.
— А я помню? Вроде в Сочи. А, точно, в Сочи. Потом носил только их, мол, охуенные очки, ни на что другое не променяю, бла-бла. Тебе ж вечно как что в голову придёт…
Какой-то чёртов сюр. Чистый карниз. Сочи. Очки. Стёртые сообщения.
— Дэн, — тихо говорит Олег. — Ты меня разыгрываешь сейчас или что? Было весело, да, можешь уже поржать и признаться.
— В чём?
— Ты увёз Ромкины вещи, пока меня не было. И сейчас несёшь какую-то херню, не знаю только зачем. У меня и так нервы ни к чёрту, не надо так.
— Это ты несёшь херню и пугаешь меня! — Денис наконец-то орёт, бросив недокуренную сигарету. — Это тебе пора прекращать этот фарс! О ком ты говоришь, Олег?
Огни за окном. Дым в открытую форточку. Пепел на карнизе.
— Рома. Роман Сащеко, Рома Англичанин. Мой друг. И твой тоже. Он познакомил нас с тобой. Он помог мне не опустить когда-то руки, мы с ним были группой ЛСП.
— Мы познакомились в Могилёве, пять лет назад. Ты выступал в клубе, я тоже, с группой Грязь, тогда ещё существовавшей. Мы разговорились о чём-то, обменялись контактами, потом поехали вместе бухать. Всё.
— Вспомни: август, Раймс-шоу! Вспомни, что я говорил перед тем, как начать. Ты же тогда согласился.
— Да не соглашался я! Ты говорил что-то о том, что мы играем сегодня песни, которые нравились твоему другу, я хотел спросить, но не стал, не моё дело. Тем более что изменения в трек-лист не вносились, никаких проблем. Ты давно уже ходишь смурной, я пытался без расспросов понять, в чём дело. Так это ты про него мне сейчас говоришь что ли?
По Дену понятно, что ему проще сейчас поверить в какого-то незнакомого ему друга Олега, чем в то, что Олег внезапно и без предупреждения сошёл с ума. Или что обдолбался так, как никогда раньше.
Олег смотрит на него, взмахивает головой и улыбается.
— Да, бро, прости, я перепутал немножко. Всё нормально.
— Ну ок, — Денис тоже улыбается, но как-то криво. — Развёл тут какой-то пиздец, я уж было подумал, что кто-то из нас точно рехнулся.
Кто-то точно рехнулся.
Кто-то из нас.
Из нас.
…«онлайн». Вторая страница, не предназначенная для глаз фанатов. Так странно: если ты онлайн с одной страницы, то кто же сейчас сидит в соцсети со второй? Кто-то другой слушает музыку, лайкает мемы и пишет сообщения — словно отражение в зеркале вдруг улыбнулось тебе.
…шоу Большого Русского Босса. Он явно перебрал, плюс нелепая нервозность, как будто первый раз перед камерами. Он несёт какую-то околесицу, Стас ржёт, как умалишённый, Игорь спрашивает, всё ли в порядке. С ним всё в порядке, о да. Лучше бы Игорь спросил это тогда, когда отправил его в нокаут со сцены.
…прикрытая пакетом голова прохожего, куски льда, разлетевшиеся в радиусе нескольких метров. Руки Олега трясутся, когда он фотографирует труп, но сам Олег чувствует возбуждение, сродни тому, что приходит, когда он пишет новый текст. Неплохая выйдет обложка для нового альбома.
…«А они там вообще в курсе, что в группе два человека?».
…«Твой новый альбом просто супер».
…он пялится в телефон, словно говоря, что не собирается её провожать. Неплохо потрахались и всё на этом. На большее не рассчитывай, детка. Девица что-то ещё говорит про чокнутых, чем-то грохочет в ванной, потом хлопает входной дверью. Отлично.
…Рудбой держится за ручку двери, смотрит на него устало. Тяжело получать в спину нож от того, кого считал другом, с кем проводил пьяные и не очень вечера, кого любил фотографировать, с кем ловил кошек во дворах Могилёва — «больше котиков в инсту!».
…душная гримёрка, протянутая для рукопожатия ладонь. «Денис Астапов, Грязь».
…ноябрь, холодный вечер, от бара, где посвящает всех желающих и не очень в свои наполеоновские планы Макс, слышится музыка, в телефонной трубке гудки — девочка Саша бросила трубку, в ресторане через дорогу играют Pixies.
Олег поднимает глаза к небу, где уже начинают зажигаться звёзды, и улыбается через силу.
— И камнем вниз с крыши дома, не звони, уже недоступны мои номера.
Не дождутся. Хуёвая выйдет картинка. А он ещё взлетит. Или умрёт, пытаясь.
Название: Мы встретились в странный период моей жизни
Фандом: Суровый и беспощадный русрэп. А по факту
Автор: Harmful angel
Размер: 4697 слов
Категория:
Предупреждения:
Рейтинг: PG-13
Саммари: Люди, которые встречаются нам в самые переломные, самые отчаянные и странные моменты жизни, либо покидают нас сразу же, как только пули перестают свистеть над головами, либо становятся ближе, чем кто-либо когда-то был.
Слово автора:
"Рома стал огромной частью меня, ради которой я с удвоенной силой буду двигаться дальше.
Частью меня, которая никогда не умрёт." (с).
"Жить в твоей голове.
И любить тебя неоправданно, отчаянно." (с).
Частью меня, которая никогда не умрёт." (с).
"Жить в твоей голове.
И любить тебя неоправданно, отчаянно." (с).
Люди, которые встречаются нам в самые переломные, самые отчаянные и странные моменты жизни, либо покидают нас сразу же, едва только пули перестают свистеть над головами, либо становятся ближе, чем кто-либо когда-то был.
***
читать дальше
Они и правда знакомятся на дне рождении Макса Коржа, как будут шутить спустя годы. Конец ноября, накануне шёл снег, а нынче уже плюс — вполне достаточный для того, чтобы снег превратился в слякоть, но недостаточный для сухого асфальта.
Отмечают, конечно, не в Маке, но в забегаловке, мишленовских звёзд и не нюхавшей. В баре душно, накурено, Макс, видя состояние Олега, пытается его отвлечь, но всё время срывается на рассказ о своих охуительных планах снять клип на Небо.
В конце концов, Олег вываливается на улицу, как был, в футболке, хотя на вечерней улице уже холодно и ясное небо намекает на надвигающиеся заморозки.
Слушать о планах Макса сейчас не очень хочется — у самого Олега дела идут куда-то не то, что под гору — вглубь горы. С группой полнейший застой, куда двигаться дальше он не имеет понятия, планы о покорении публики валяются где-то в ноябрьской грязи — за последние несколько месяцев он не выдавил из себя ни строчки, хоть втыкай в бумагу часами.
А ещё Саша. Пожалуй, он не мог бы сказать, что звучит пиздецовее: что у него, кажется, больше нет группы, или что у него уже точно нет Саши.
Они встречались с десятого класса. Тогда, сентябрьским утром, когда оставшуюся после девятого выпускного кучку старшеклассников собрали вместе, они словно увидели друг друга впервые. Саша была той, чья вера в него казалась непоколебимой. Она смеялась и говорила, что когда-нибудь будет демонстративно вешаться ему на шею на глазах девчонок-фанаток.
— Эти сучки будут меня ненавидеть, — говорила она. — Они будут собираться в свои фанатские группки и писать в комментариях к нашим фотографиям, какое я чмо.
Олег смеялся тоже и целовал её. Он-то, дурак романтичный, думал, что она будет его опорой, той, кто подаёт патроны и вся прочая хуйня.
А вот хрен тебе, Олежа.
— Олег, — голос у Саши сонный. Конечно, уже за полночь, хорошие девочки (не те, кто встречается с неудачниками) в такое время уже давно спят в своих кроватках. — Олег, ты пьяный? Может тебе такси вызвать? Где ты? Слушай, уже поздно, давай ты пойдёшь домой, а я пойду спать?
Он боится, что услышит где-то на заднем плане мужской голос. Боится и одновременно хочет, чтобы тот, «удачник», выхватил у Саши трубку и…
— Олег. Прекращай, правда. Ты многого добьёшься, но не так.
— Да иди ты нахуй! — орёт Олег, забыв, что звонит сам. — Забудь, блядь, все мои номера, они для тебя больше недоступны!
Судя по гудкам, Саша бросила трубку ещё на первом «нахуй».
— С крыши дома.
Олег вздрагивает так, что чуть не роняет телефон в грязь. Сколько времени этот парень стоит рядом? Ещё один из Максовых гостей? Должно быть, недавно приехал, Олег не видел его в баре.
Парень облокачивается о заграждение, отделяющее территорию бара от улицы, и протягивает Олегу пачку Капитана Блэка.
— Не курю. А что там с крышей?
Незнакомец затягивается и улыбается.
— Ты тут орал про то, что недоступны кому-то там — девушке? — твои номера. На самом деле это всё хуйня. Завтра ты проспишься и снова станешь более чем доступен. Единственный способ действительно всё разорвать — вниз с крыши дома. Смерть — вообще отличный рецепт.
— От чего? — какой-то чёртов сюр.
Парень жмёт плечами.
— От всего. В первую очередь — от жизни. Жизнь — та ещё хуйня. Но вообще прыгать с крыши я бы не советовал.
Олегу отчего-то интересно.
— Почему?
Парень морщится.
— В итоге получается слишком хуёвая картинка. Я как-то, знаешь, хотел. Лет в семнадцать. Припёрся на крышу. Оттуда просто охуенный вид. Слияние урбана и дикой природы, которую ещё не успели сломать, истоптать и изгадить. Долго стоял на краю.
— И?
— И, как видишь, не прыгнул. Зассал. А потом посмотрел видос: очевидцы снимают, как мужик прыгает с десятого этажа. Звук при столкновении с землёй не очень мелодичный. А потом крупный план — вывернутые руки-ноги, голова набок. Хуёвая картинка, как художник говорю. На ютубе видосы есть и красивее, поверь мне.
— А ты художник?
— Чуть-чуть. И музыкант. Не чуть-чуть. Рома, — он протягивает Олегу руку. У него рука самого взаправдашнего музыканта — узкая кисть и длинные худые пальцы, сильно сжимающие Олеговы.
Олег ёжится — он-то не в кожанке, в футболке, и Рома это замечает.
— Пошли в тепло, — говорит он. — Всё хуйня, Олег. Всё пройдёт.
Домой Олег добирается под утро, совершенно трезвый. Сна ни в одном глазу — не до него, нужно записать, быстрее, пока пишется.
И камнем вниз, с крыши дома.
Не звони, уже недоступны мои номера.
Ты улыбнись, смочи горло колой; и сделай вид
Будто никто не умирал.
Я лечу быстро, но не быстрей, чем email.
Красиво, но на YouTube видосы есть красивей.
Рома тоже не спит и, судя по всему, даже не собирается. Берёт трубку со второго гудка и говорит, прежде чем Олег раскрывает рот.
— Слушай, есть тема.
***
Роме двадцать три, он всего на год старше Олега, но опыта в музыкальной индустрии у него куда как больше, а энтузиазма и стремления что-то делать через край. Примерно как родинок — не то чтобы Олег специально рассматривал. И татуировок — а вот тут да, было.
Дольше всего он залипает на рукаве.
— Трупы, плывущие по реке мёртвых, — поясняет Рома. — Недоделанный ещё. Вообще у меня низкий болевой порог — пока первую били, чуть не сдох.
— А дальше тогда на кой?
Рома скалится во все свои тридцать два.
— Умри, пытаясь!
В этом весь Рома. Он воплощает в себе всё то, чего так не хватает Олегу. В голове у него куча долбанутых тараканов, но столько же дельных мыслей; он хватается за любое дело, любую возможность цепко, словно пёс за добычу, и берёт всё, что посчитает нужным — остальное его не волнует. Для своих лет он, пожалуй, даже слишком циничный. Слишком взрослый.
Эти его татуировки — Олег завидует, у Олега пока что есть один только партак. Рома осматривает его и постановляет:
— Перебьём.
— А ты умеешь?
— Говно вопрос.
Есть что-то, чего ты не умеешь, хочется спросить Олегу. Партак они и впрямь перебивают, болевой порог у Олега тоже так себе, но он молчит, чувствует Ромины пальцы на коже и старается не вздрагивать.
Пожалуй, это первый и последний раз, когда прикосновения Ромы были для него чем-то необычным.
Рома имеет своё мнение относительно всего.
— Отращивай волосы, Олежек, — говорит он однажды. — Девчонки клюют на кудри. А из кого у нас, по-твоему, будет состоять аудитория? Из дембелей и старух?
Отращивай волосы. Не носи эти уродские рубашки, Бога ради, Олег, у меня вытекают глаза. Не мандражи так перед выходом на сцену — они пришли сюда ради тебя, а не ты ради них. Убери эту строчку, Олеж, хуйня полная.
Олег пишет трек за треком. Про свою девочку Сашу, с которой могло бы быть всё, но не случилось. Про её зелёные глаза — ох уж эти глаза, серо-зелёные, с мелкими крапинками, с тёмной каймой, зрачки расширяются от (и веществ тоже) возбуждения — сексуального ли, алкогольного или эйфорического.
Олег всё ещё боится признаться себе в том, что воспоминания о девочке Саше пылятся на антресолях уже давно.
У девочки Саши голубые глаза.
Они постепенно набирают популярность, у них появляются поклонники, Олег и впрямь отращивает волосы, и вроде как становится увереннее в разы — не из-за волос, конечно, от осознания того, что он всё делает не зря, что это и впрямь кому-то нужно, кому-то нравится.
От одобрения Ромы.
***
Девица — как там её зовут? Оля? Катя? Ира? Похуй, — что-то у него спрашивает, вроде бы просит автограф.
— Нет.
— Почему? — девчонка улыбается заискивающе, кажется, на что-то ещё надеясь.
— Ты с Ромой трахалась, у него и проси.
— Ааа…
Она смотрит на него непонимающе несколько секунд, бормочет: «Придурок!», потом выходит из комнаты, грохочет чем-то в ванной, в коридоре. Олег не собирается её провожать, Рома, судя по всему, тоже.
Он вытягивается на кровати и смотрит на Олега. Тот старательно пялится в телефон, чувствуя на себе чужой взгляд.
— И что это было?
— Какая-то тёлка?
— Похуй на тёлку. Что за всплески, Олеж? Ты ревнуешь что ли?
Он хрипло смеётся. Олег смеётся тоже. Поворачивает голову и медленно вытягивает руку с поднятым средним пальцем.
— Нахуй иди.
Девка на самом деле так себе. Ладно, девка как девка. Похуй вообще — первый раз что ли они делят баб? Или ему жалко чего-то (кого-то) для Ромы? А вот злость эта — непонятно на кого, то ли на девчонку, то ли на Рому, то ли на самого себя — это впервые.
Всё ту же злость он чувствует, когда видит, как Мирон разговаривает с Ромой, обнимает Рому на сцене, ржёт о чём-то ему в плечо. Вся его симпатия и, может даже, восхищение Мироном исчезает, как и не было. Этот пиздец внутри копится, копится и, в конце концов, выливается в «Нахуй Букин Машин!» со сцены и некрасивую сцену с девочкой, подосланной Мироном.
А потом Олег пишет дисс. Когда он показывает текст Роме и всматривается в его лицо, он впервые по-настоящему боится, что тот сейчас скажет, что он перегнул палку и свалит.
Но Рома только хмыкает:
— Царь Роман?
И спрашивает:
— Ты уверен? Эта машина может снести нас к хуям к обочине.
Олег уверен, если он не один. Рома пожимает плечами.
— Я-то всегда с тобой.
И Олег отправляет парт Порчи — и начинается ожидаемый пиздец. Они срутся в твиттере, срутся на ютубе: Олег записывает свою версию происходящего, Мирон свою. Олег решает не втягивать Рому и не упоминает его в своём видео. Мирон тоже молчит о Роме и его роли в этом дерьме, словно Англичанин и вовсе прокуковал всю заварушку на Мальдивах. Последний не вмешивается, наблюдая со стороны. Олег, впрочем, знает: если станет совсем херово — Рома вмешается. А пока он просто стоит за его спиной, словно серый кардинал, молчаливый, изредка фейспалмящий, вселяющий в Олега энергию и уверенность, которой хватило бы на парочку полководцев.
С Мироном после они так и не видятся. Порчи предпочитает встречаться с Ромой на нейтральной территории и без Олега в качестве бесплатного приложения, только Рудбой как-то вечером заявляется как к себе домой, проходит на кухню прямо в кроссовках, садится за стол, подпирает голову кулаком и поднимает глаза на Олега.
— Ну и нахуя.
Больше похоже на утверждение, нежели на вопрос. Олег ненавидит быть мышью, загнанной в угол.
— Что? — тянет он. — Мирон Яныч подослал? Сам ссытся прийти, только видосы пилит на полтора часа, да?
Рудбой смотрит на него как-то странно, словно вместо лица у Олега разверзлась дыра и Рудбой пытается заглянуть внутрь.
— Дурак ты, Олег, — в конце концов, постановляет Ваня. — Чего не хватало, блядь?.. Что, хайпануть на Мироне решил? Ну и зря.
В его словах нет угрозы, скорее какое-то сожаление. Для полной картины в дверях должен появиться сокрушённо цокающий языком Порчи со скрещенными на груди руками. Олегу надоел этот спектакль.
— Вали давай, Охра. Пиздуй к своему хозяину, самостоятельный монстр.
Рудбой усмехается, встаёт, как-то сразу заняв половину кухни, и кивает.
— Мирон вообще не знает, что я к тебе поехал. Я для себя хотел понять: нахуя? И, главное, когда ты вообще это придумал? Вот же только что бухали вдвоём. Белорусская экзистенциальная, блядь, тоска. И такая подстава.
Олег думает: последний раз он пил с Рудбоем месяца три назад. Нихуя ж у неебически занятых БЧС год за день идёт.
— А из твоего текста мы поняли только про петушилу и крысы бесхвостую, — говорит Рудбой уже у порога. Никак не угомонится. — Остальное — ебанина какая-то бессвязная.
Олег хлопает дверью. Мы! Вот хуй вам, у него тоже есть «мы».
Заспанный Рома выходит из комнаты, вскидывает руки, потягиваясь. Даже тут умудрился остаться Швейцарией, пусть и нечаянно.
И жизнь продолжается. От них отвернулось много человек, но появились и те, кто поддерживал. Скандал с БМ и впрямь подкинул их на волне хайпа, своим видео Мирон неосознанно привлёк к ним внимание даже тех, кто вовсе этого не хотел. Олегу это очень не нравится, но Рома смотрит на него как на идиота.
— Какой бы ни был — это хайп, Олежа. Всё хуйня, прорвёмся. Или умрём, пытаясь.
Пока что они живы.
***
У Ромки охуенно красивые руки — Олег каждый раз засматривается на то, как Англичанин держит микрофон. Ещё с самой первой встречи — залип и застрял в текстурах.
У Ромки, наверное, тысячи родинок. Он словно изрешечен множеством следов от пуль, не пролетевших мимо. Олег не раз видел Рому без одежды и да, родинки у него везде. Взгляд постоянно цепляется за россыпь на скуле и две на правом виске — крупную и маленькую. Крупная Ромке мешает, он хочет её сводить — она вечно цепляется за дужку очков, за воротники во время одевания.
Олег думает, что это нормально (правда же?) — время от времени (постоянно) залипать взглядом на своём бро. Нормально — ловить на себе его взгляд. Нормально — нарушать личные границы на раз, делить микрофон, сталкиваться пальцами, обниматься перед концертом так, словно это в последний раз, обниматься прямо на сцене, обниматься в гримёрке после, когда наступает дикий отходняк, когда они остаются наедине — ни ребят, ни штурмом берущих дверь гримёрки фанатов.
Нормально — целоваться на полу гостиной съёмной квартиры, сшибая локтем бутылку, вплетая пальцы в волосы. Нормально — выползать утром на залитую солнцем кухню, встречать его насмешливый, но тёплый взгляд и понимать, что всё действительно нормально.
Даже то, что не так уж и пьяны они были вечером.
***
После съёмок клипа они бродят по кладбищу, рассматривая надписи на памятниках. Уже стемнело и Олегу, подсвечивающему телефоном надгробия, не по себе. Роме наоборот всё нравится, он перешагивает оградки своими ходулями и сообщает Олегу, что словно вернулся в свою подростковую юность.
У одной из могил он задерживается чуть дольше, читает:
— Денисов Константин Львович. 1965–1993 гг. Эх, Константин Львович, что ж ты так не берёг себя в лихие девяностые? И как оно теперь, тут лежать? Мягко?
Олег не успевает даже ничего сказать, Рома приземляется на могилу и вытягивается в полный рост.
— Не очень, — сообщает он. — Сраный венок колет. Сфоткай меня.
— Иди ты нахуй, — Олег вроде как злится, но ему почему-то смешно, он боится заржать посреди тёмного кладбища, распугав отмечающих свой вечный выходной бомжей. Ну и в целом как-то неловко получится.
Рома поправляет выцветший — Константина Львовича явно давно никто не навещал — венок рядом с головой и закрывает глаза.
— Фоткай уже давай. Выложу в инсту, подпишу: «Роман Николаевич ищет однушку на очень долгий срок».
Звук затвора такой громкий.
***
Смерть привлекает Рому, и Рома, в свою очередь, привлекает Смерть — ещё бы старуха не откликнулась на такие явные провокации.
Они выходят из кафешки в одном из городов тура. Рома идёт впереди, рука на дверной ручке — как вдруг бредущий по обледенелому тротуару в полуметре от входа мужик коротко вскрикивает и падает.
Упавшая сосулька, сообщают им. Череп бедолаги превратился в тыкву, на которую наступили ногой. Пока Олег пытается заставить руки перестать трястись, а владелец кафешки лично разливает за свой счёт водку (Рома злится. «Не продаём алкоголь!») запертым в маленьком помещении посетителям, Рома стоит у прозрачных дверей и наблюдает, как тело погибшего упаковывают в мешок — как ощипанную тушку бройлера в полиэтилен, как труповозка уезжает, а дворник пытается замести грязным снегом следы происшедшего.
— В это раз не повезло, да? — Рома улыбается.
Он ещё и сфотографировать умудряется, когда только. Олег видит новый пост в инстаграме и сдерживает рвотные позывы. Машка Миногарова, невовремя решившая напомнить Роме про личку, явно с Олегом солидарна.
— Не печалься, зато теперь он свободен.
Свобода от жизни — главная и самая навязчивая его идея.
***
Нина ЛСП — человек редкой психической нестабильности даже по меркам Олега. Может ему и не стоило звонить ей — костёр лучше тушить, а не подбрасывать в него дровишки.
— Мне было так плохо без тебя, Олежка, — от волнения Нина говорит быстро, сбивчиво, он с трудом разбирает слова. — Хотелось умереть так сильно.
Рома тянет руку к трубке, но Олег ударяет его по запястью. Зная Рому, можно с одинаковой вероятностью предполагать как явление народу его таланта психолога в действии, так и какую-нибудь гадость. Олег не очень-то хочет быть причиной преждевременной гибели по уши влюблённой девчонки.
— Твой новый альбом просто супер.
«Это не мой альбом, Нина, это наш, с Ромкой», хочется сказать ему, но он только улыбается Роме. Тот пожимает плечами и кривляется, изображая задранный нос.
Вообще-то для них это не новость. Олег уже не раз ворчал, читая фанатские паблики и комментарии к записям на ютубе.
— Они там вообще в курсе, что в группе два человека?
Судя по всему, не очень. Олега это раздражает: как бы ни любил он с пафосом заявлять о себе, как о лице группы ЛСП, без Ромы ничего бы не было. Ни новых треков и альбомов, ни выступлений, ни Олега — такого, какой он есть сейчас.
Роме кажется похер на игнор со стороны фанатов.
— Хуйня, — говорит он. — Фанатская любовь — страшная штука. Бросали бы в меня бутылки от неземной любви, я бы бросал их обратно, попадал кому-нибудь в голову, кровь, слёзы, полиция…
— У тебя ебанутая фантазия.
— Это не фантазия, Олежек, это суровая реальность. Слава ведёт к уничтожению твоей личности.
***
Рома успешно самоуничтожался и без помощи фанов. Не лезь, говорил он, и это было единственное, во что он действительно не давал Олегу вмешиваться, и единственное его решение, которое Олег не поддерживал с обычным энтузиазмом.
«Кого на альбом позвал?» — очередные тупые вопросы в перископе, и действительно, кого же это он, блядь, мог позвать? Рома заходится кашлем, смеясь, сердечки летят по экрану, комментарии бегут так быстро, что они не успевают читать.
«Умрёшь через три дня» — не прямой эфир, а филиал Битвы экстрасенсов. Рома, разумеется, принимает на свой счёт, салютует экрану кружкой.
— Было бы неплохо. Ты что, крестишься? — и такое искреннее недоумение, как будто правда не понимает зачем, тупой дебил.
Иногда Олегу хочется его ударить.
За все, полные чёрного юмора, шутки, которые пугают Олега, за отношение к жизни и к смерти. За такое вот отношение к Олегу.
***
Они продолжают вджобывать, время летит, как и города, которые они посещают. В апреле Рома вновь уезжает на белой карете с красным крестом — он всегда выбирает время, когда они на пике, когда некогда укладываться в кроватку и обматываться трубками капельниц. Олег старается выглядеть как можно более равнодушным, сидя на краешке его кровати в мерзко-стерильной палате, несёт чушь, только бы не выдать того, как пиздецки он испугался.
Рома как всегда веселится — выглядит это в сочетании с его внешним видом жутковато. Вспоминает, как Игорь Лавров скинул его однажды со сцены — силушка молодецкая — и чуть не раскроил череп.
Попало Ромке, а голова болела у Олега — за него всегда болит голова.
Игорь словно подслушивает их разговор, или догадывается, кто был причиной его интенсивной икоты, потому что звонит сообщить охуительную новость: они наконец-то добрались до той ступени славы, когда уже можно садиться в кресло напротив — нет, не Юры Дудя, ещё рано, но Большого Русского Босса — самое то.
Олег правда не вмазывал перед съёмкой, так, выпил чуть-чуть, за Рому он не ручается, но если что, зуб готов дать.
— А я не понял: профессор вагиноведения и гей из Англии, кто тут кто?
Стас ржёт, как будто у него приступ эпилепсии, явно думает, что Олег под чем-то.
Рома смеётся под боком. Рома, как это часто бывает, говорит за него.
— Фит с Егором Кридом.
Жуя картофелинку, Олег ловит внимательный взгляд Игоря и бормочет:
— Жри, что дают, братан.
И опускает игрушечную пушку.
***
День невероятно жаркий, солнечный. Почему-то именно сегодня Олег вспоминает то ли вечер, то ли ночь в ноябре, когда всё шло под откос, но вдруг остановилось — и вновь затикало, уже в нужном отправлении.
Именно сегодня он понимает, что достиг пика своей успешности — не только в музыке, во всём. Буквально накануне они отыграли очередное выступление, Рома как и всегда бесоёбил, скакал по сцене, как чокнутый, как в последний раз, ловил движения Олега и синхронизировался с ним без слов, без взглядов, по наитию.
У Олега отличное настроение. Он ведёт трансу прямо на улице, не обращая внимания на прохожих, болтает с фанатами, отвечая на комментарии. Планы, планы, о да, планы грандиозные, самое время для их воплощения, когда как не сейчас, когда лето идёт на убыль.
Двадцать девятое июля.
***
Олег плохо помнит следующие две недели. Всё как в каком-то тумане, он даже сами похороны умудряется не запомнить — был ли он на них вообще или спал дома, выпив снотворного чуть больше нужного, но слишком мало для того, чтобы отъехать следом.
Они с Ильдаром снимают клип, отсматривая материал, Олег вдруг словно слышит:
— Сбрей эти усы, Олег. Время прыщавой юности давно прошло.
И сбривает. Усы и впрямь его не красили.
Он хочет написать пост о Роме, слова вертятся в голове, на языке. Он был частью меня, он стал частью меня. Но Олег не пишет ничего и не говорит ничего, только лайкает твит Глеба, тот, что о людях, которых уже нет сил вытаскивать из их ямы. Олег знает, о ком пишет Глеб. А тот, наверное, понимает его. Фанаты как всегда раздувают из лайка целую историю, строят версии, но почему-то даже не думают приложить твит к Роме. Олег думал, будет хуже. Но и фаны, и друзья, и журналисты, словно сговорившись, молчат и не напоминают.
От журналюг он этого совсем не ожидал.
***
И шоу продолжается. Олег кидает клич Дэну Хоуку — отличный парень, сколько они уже знакомы? Не вспомнить. Созванивается с Петей Клюевым — тот только рад впрячься и начать работать.
Новый коллектив работает слаженно, как будто вместе не первый день. Каждую песню Олег чувствует присутствие ребят за спиной. Только того, что он не один не чувствует. Голос срывается на тех самых песен. Голова то и дело поворачивается вправо, краем глаза улавливая мелькание белого полотенца.
Олег ловит на себе очередной встревоженный взгляд Дениса и улыбается ему. Всё окей.
***
Декабрьской ночью он на автомате проверяет страдающих бессонницей в ВК и чувствует, как в груди начинает больно колотиться, когда видит «онлайн» у знакомой аватарки. Пока он лихорадочно тычет мышкой — чёртова страница всё никак не подгружается — «онлайн» превращается в «был 3 минуты назад».
Сраная школота, вздумавшая поиграть в крутых взломщиков, развлекается на всю катушку. Олег сидит, прижав колени к груди, зажимая рот рукой — третий час ночи, стоит пощадить мирно спящих соседей.
Фаны умудряются пропустить такое событие, видимо, не смотрят на цифры в верхнем правом углу страницы. Денис и ребята тоже молчат, как и всегда, словно заботливые мамы-утки, словно от их слов Олег взвоет и развалится на части.
Может, так оно и есть.
***
После очередной развесёлой пьянки с Бендером, Олег просыпается практически без похмелья, понимая, что давно уже так хорошо себя не чувствовал. Отличное настроение улетучивается куда-то в слив раковины, вместе с зубной пастой, когда, листая контакты в поисках номера Дениса, он видит между «Пранкер» и «Рудбой» пустоту. Закрывает контакты, открывает вновь, лихорадочно листает, в надежде, что долбаный телефон просто заглючил и номер, подписанный как «Ромка» сейчас окажется на своём месте.
Но его нет, так же, как и смс и переписок в соцсетях. Олегу хочется сесть на пол и завыть: очевидно, вчера не всё было так хорошо, как казалось, и он сделал то, от чего часто приходилось себя удерживать под градусом — стёр все напоминания. У Олега отвратительная память на цифры, чтобы дать кому-то свой номер, приходится лезть в телефон, поэтому Ромкин контакт теперь уж точно исчез бесследно.
Нет его номера, нет дурацких смайлов и сообщений без единой запятой, пуст журнал вызовов — Олег вспоминает, что за все годы Рома ни разу не звонил ему, даже если связь прерывалась, никогда не перезванивал. Олега это ужасно бесило.
Рыдать над стёртым номером и переписками глупо, но не тогда, когда это одно из немногого оставшегося от человека. Олег столько раз заносил палец над знакомыми цифрами — смешно, но вдруг услышит, как летит сквозь пространство и время родной голос.
Теперь у него нет и этого.
***
Спустя пару недель, вваливаясь в квартиру поздним вечером, хватаясь за полку у двери, Олег замечает вдруг отсутствие на лакированной поверхности Роминых очков.
В шкафчике на кухне нет его кружки.
На балконе не стоит пепельница с окурками Капитана Блэка — у Олега всё (не хватает сил) не доходят руки её убрать.
В шкафу нет его вещей.
Олег перерывает все ящики, выкидывает оттуда всё, перебирает каждую вещичку — вдруг хоть сраный носок отыщется. Но нет ничего, никаких вещей Ромы в квартире, никаких следов, никаких напоминаний о том, что когда-то он жил здесь, пил чай из огромной кружки, смеялся, раскидывал по всей квартире свои кольца, отпинывал кроссовки к центру прихожей и вечно не убирал их на место, дымил в форточку, забывая её закрыть и вымораживая квартиру.
Приехавший на нечленораздельные обвинения в трубке, Денис своим взглядом и выражением лица бесит Олега ещё больше.
— Мне двадцать восемь лет, Дэн! Я могу прожить без мамочки и без твоей заботы, нахуя было это делать?
— Делать что? — Денис тянется к сигаретам, продолжая смотреть этим своим «я ничего не делал» взглядом.
— Убирать из квартиры его вещи! Только у тебя сейчас есть ключ, только ты мог такую хуйню натворить, на случай если вдруг я тут сижу и ночами рыдаю в обнимку с его плащом. Спасибо хоть очки оставил.
— Какие?
— Эти!
Чёрные очки с тёмно-фиолетовой оправой. Ромка купил их пару лет назад в Сочи и почему-то прикипел к ним всей душой. Олег забрал их себе после… После. И сейчас из всех Роминых вещей у него остались только они, да и то, потому что постоянно таскает с собой, даже зимой.
Денис затягивается и шумно выпускает дым.
— Это твои очки, Олег. С чего бы ради мне их у тебя забирать? С чего бы ради мне вообще что-то вывозить из твоей квартиры, Олеж? Ты под чем-то сейчас?
Олег опускается на табуретку и смотрит на огни за окном. На карниз падает свет из оконного — чисто, видимо, ветер сдул вечно лежащий там сигаретный пепел.
— Когда я их купил, Дэн? Очки.
Денис пожимает плечами и вновь затягивается.
— А я помню? Вроде в Сочи. А, точно, в Сочи. Потом носил только их, мол, охуенные очки, ни на что другое не променяю, бла-бла. Тебе ж вечно как что в голову придёт…
Какой-то чёртов сюр. Чистый карниз. Сочи. Очки. Стёртые сообщения.
— Дэн, — тихо говорит Олег. — Ты меня разыгрываешь сейчас или что? Было весело, да, можешь уже поржать и признаться.
— В чём?
— Ты увёз Ромкины вещи, пока меня не было. И сейчас несёшь какую-то херню, не знаю только зачем. У меня и так нервы ни к чёрту, не надо так.
— Это ты несёшь херню и пугаешь меня! — Денис наконец-то орёт, бросив недокуренную сигарету. — Это тебе пора прекращать этот фарс! О ком ты говоришь, Олег?
Огни за окном. Дым в открытую форточку. Пепел на карнизе.
— Рома. Роман Сащеко, Рома Англичанин. Мой друг. И твой тоже. Он познакомил нас с тобой. Он помог мне не опустить когда-то руки, мы с ним были группой ЛСП.
— Мы познакомились в Могилёве, пять лет назад. Ты выступал в клубе, я тоже, с группой Грязь, тогда ещё существовавшей. Мы разговорились о чём-то, обменялись контактами, потом поехали вместе бухать. Всё.
— Вспомни: август, Раймс-шоу! Вспомни, что я говорил перед тем, как начать. Ты же тогда согласился.
— Да не соглашался я! Ты говорил что-то о том, что мы играем сегодня песни, которые нравились твоему другу, я хотел спросить, но не стал, не моё дело. Тем более что изменения в трек-лист не вносились, никаких проблем. Ты давно уже ходишь смурной, я пытался без расспросов понять, в чём дело. Так это ты про него мне сейчас говоришь что ли?
По Дену понятно, что ему проще сейчас поверить в какого-то незнакомого ему друга Олега, чем в то, что Олег внезапно и без предупреждения сошёл с ума. Или что обдолбался так, как никогда раньше.
Олег смотрит на него, взмахивает головой и улыбается.
— Да, бро, прости, я перепутал немножко. Всё нормально.
— Ну ок, — Денис тоже улыбается, но как-то криво. — Развёл тут какой-то пиздец, я уж было подумал, что кто-то из нас точно рехнулся.
Кто-то точно рехнулся.
Кто-то из нас.
Из нас.
…«онлайн». Вторая страница, не предназначенная для глаз фанатов. Так странно: если ты онлайн с одной страницы, то кто же сейчас сидит в соцсети со второй? Кто-то другой слушает музыку, лайкает мемы и пишет сообщения — словно отражение в зеркале вдруг улыбнулось тебе.
…шоу Большого Русского Босса. Он явно перебрал, плюс нелепая нервозность, как будто первый раз перед камерами. Он несёт какую-то околесицу, Стас ржёт, как умалишённый, Игорь спрашивает, всё ли в порядке. С ним всё в порядке, о да. Лучше бы Игорь спросил это тогда, когда отправил его в нокаут со сцены.
…прикрытая пакетом голова прохожего, куски льда, разлетевшиеся в радиусе нескольких метров. Руки Олега трясутся, когда он фотографирует труп, но сам Олег чувствует возбуждение, сродни тому, что приходит, когда он пишет новый текст. Неплохая выйдет обложка для нового альбома.
…«А они там вообще в курсе, что в группе два человека?».
…«Твой новый альбом просто супер».
…он пялится в телефон, словно говоря, что не собирается её провожать. Неплохо потрахались и всё на этом. На большее не рассчитывай, детка. Девица что-то ещё говорит про чокнутых, чем-то грохочет в ванной, потом хлопает входной дверью. Отлично.
…Рудбой держится за ручку двери, смотрит на него устало. Тяжело получать в спину нож от того, кого считал другом, с кем проводил пьяные и не очень вечера, кого любил фотографировать, с кем ловил кошек во дворах Могилёва — «больше котиков в инсту!».
…душная гримёрка, протянутая для рукопожатия ладонь. «Денис Астапов, Грязь».
…ноябрь, холодный вечер, от бара, где посвящает всех желающих и не очень в свои наполеоновские планы Макс, слышится музыка, в телефонной трубке гудки — девочка Саша бросила трубку, в ресторане через дорогу играют Pixies.
Олег поднимает глаза к небу, где уже начинают зажигаться звёзды, и улыбается через силу.
— И камнем вниз с крыши дома, не звони, уже недоступны мои номера.
Не дождутся. Хуёвая выйдет картинка. А он ещё взлетит. Или умрёт, пытаясь.
@темы: 21 грамм, шедеврально-шизофреническое, заварная баба, заварная, лсчанин
-
-
19.04.2018 в 23:03шедеврально-шизофреническое — тег говорящий просто...
Очень атмосферный, глубокий и драматичный текст. Как и в случае с фанфиком про очки, замечательный в плане эмоций, ангста и психологии ВОТЭТОПОВОРОТ в финале. Вообще вся структура здорово продумана (я уж молчу про практически отсутствие ООСа
по крайней мере, выглядит всё крайне верибельно и соответствует характерам героев, насколько я успела узнать о них в реальной жизни)Классно написано.
-
-
19.04.2018 в 23:12Вообще фикло на подобную тему часто кропают с Рудбоем и Охрой - тут сам Боженька разрешил, что называется. А я чот креативщик
ВОТЭТОПОВОРОТ я не виновата, что у меня одна крипота идёт( Я честно хотела писать школьное-ау, но тут случился Ванечка. Да чтоб тебя.
Спасибо) Я всё ещё чувствую какой-то подвох, но мне самой местами нравится, так что окей.
-
-
19.04.2018 в 23:23я не виновата, что у меня одна крипота идёт(
зато хорошо идёт!
Человек-невидимка, блеать.
Такое бывает, да... Вот только хотела пример группы привести — и забыла, какой.
-
-
19.04.2018 в 23:31сцука, не дорожайсо своим Небом влезВообще да, отсылок было нормально так: и фото с кладбища (но я хз чья могилка была
другие только в гомоеблю а кто мне её напишет?
Вот только хотела пример группы привести — и забыла, какой. Витаминчики мои, где вы..? *протягивает витаминчики* жги, мать, жги!
Но это действительно весело: "Я вообще его на сцене не видел" - тюю! Я вот тоже смотрела мимо, на руки
какие руки, блеать, а где-то обижался один Астапов