Я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты.
В смысле, о своих детях, хватит уже о школьниках. На днях с Брокколи опять завели разговор. Я помню, как года два назад она говорила:
— У меня будет сын. Он будет красивый как Боженька, у него будет много баб, а я буду их разгонять. А то ишь чо.
Сейчас она говорит:
— Так вот, мы подумали и решили, что отдадим его в спорт. В хоккей, например.
— Ага, — говорю. — Там ему выбьют зубы и будет не очень весело.
А вообще, учитывая, как хорошо я знаю Ольгу, она будет самой отвратительной свекровью из всех, что когда либо видел свет. Она с этим не согласна. Но она так же не согласна с тем, что уже родилась на свете женщина шикарнее её. Что уж говорить о той, кто потянет свои ручонки с наверняка безвкусным макияжем к её сыночку.
Пока кто-то там присматривается к хоккейным секциям, у меня другие планы на бедного ребёнка, который родится дай Бог чтобы раньше моего тридцатилетия. Я хочу, чтобы мой сын был музыкантом. Причём известным, признанным и вот это всё. Окей, у меня просто в голове картинка: здоровенный заполненный зал, и это вечер триумфа моего сына, и он говорит, наконец, что всему, что у него есть, он обязан своей матери. И все и встают и аплодируют, а я сижу. Ибо ещё я не поднимала с места свои старые кости, ишь чего удумал, щщенок!
— Ой! — говорит Брокколи. — Ты меня на это мероприятие позови обязательно. Мы будем там сидеть как две старые клячи.
На самом деле кто знает, кем там будут наши сыновья, главное, чтобы людьми были хорошими. Но это не помешает мне сублимировать на Жорке свои неисполненные пока мечты.